Православные сайты  Пермская епархия  Майл  Яндекс  Гугл

"В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир" (Ин 16:33)

 

О нашем поражении 

 

Из книги протодиакона А.Кураева

 

ХРИСТИАНСТВО

НА ПРЕДЕЛЕ ИСТОРИИ

 

      

 

 

Почему у истории есть конец?

 

 

 

Христианство — едва ли не единственное мировоззрение на земле, которое убеждено в неизбежности своего собственного исторического поражения.

 

 Христианство возвестило одну из самых мрачных эсхатологий: оно предупредило, что в конце концов силам зла будет “дано... вести войну со святыми и победить их” (Откр. 13,7). Евангелие обещает, что врата ада не смогут одолеть Церковь, что Церковь непобедима (см.: Мф. 16, 18). Но “непобедимое” не означает обязательно “победоносное”: «Я видел, как этот рог вел брань со святыми и превозмогал их» (Дан. 17,21).

 

 В перспективе земной истории — не всемирно-историческое торжество христиан, но всемирное же владычество антихриста .

Да, пора завести разговор о том, о чем сегодня меньше всего принято говорить в “интеллигентном обществе” и в “современной культуре” — о последнем. О конце света. Об антихристе.

 

 Тема антихриста в демократической журналистике считается непристойной. Даже те публицисты, что числят себя христианами, находят неудобным вспоминать о завершающей книге Библии — Апокалипсисе. Мне уже терять нечего. После выхода моей брошюры о желательности восстановления Храма Христа Спасителя, людьми “антисистемы” (если использовать гумилевский термин) мне был поставлен окончательный диагноз: “Впереди у Кураева, видимо, простой черносотенный национализм и банальнейший великодержавный шовинизм. У него уже исчезает проповеднический дар — ни одного яркого образа, ни одного блистательного парадокса. Он уже стращает читателей “формированием нового мирового порядка” — излюбленная тема борцов с жидомасонством. Пока это еще лишь еле различимые нотки, но скорость падения больше скорости подъема... Дно есть дно, и падение туда может быть бесконечно, но не может быть безнаказанно” .

 

 Так вот, “формирование нового мирового порядка” — это не только “излюбленная тема борцов с жидомасонством”. Во-первых, “новый мировой порядок” — это предсказанное Писанием общество, в котором уже невозможно будет жить христианам. Во-вторых – это “излюбленная тема” всех оккультных движений. В-третьих — это и в самом деле нескрываемая цель всех масонских движений (в чем можно убедиться хотя бы по апологетике масонства у рериховского ученика Клизовского ). Наконец, это просто историософский термин, различающий традиционно религиозные общества и тот порядок вещей, что складывается к исходу ХХ века. Чтобы убедиться в том, что не «борцы с жидомасонством» придумали «новый мировой порядок», достаточно прочитать однодолларовую банкноту: под пирамидкой там подпись – novus ordum seclorum.

 

 Поскольку я не политолог, а христианский журналист, я пишу на эту тему не потому, что этот “новый мир” придет, не из футурологического азарта. Просто я полагаю, что Священное Писание не нуждается в цензуре — ни в оккультной, ни в “прогрессистской”, ни в “христианско-демократической”. В Писании же тема “нового мирового порядка” звучит как тема богословская.

 

 “Вот — Апокалипсис... Таинственная книга, от которой обжигается язык, когда читаешь ее, не умеет сердце дышать... Он открывается с первых же строк судом над церквами Христовыми... Это книга ревущая и стонущая...”  . Вот об этом стоит сказать прежде всего остального. Апокалипсис говорит и об избавлении христиан от ставшего невыносимым гнета “мира сего”, и о том, что основная вина за торжество антихриста лежит не на “масонах”, а на христианах. Христиане устали быть христианами — вот почему ослабеет свет. Христианам захотелось быть еще кем-то, захотелось попробовать подзабытой языческой духовной “экзотики” — вот почему тьма вновь распространится по всей земле “от шестого же часа до часа... девятого” (Мф. 27, 45) . “Здравого учения принимать не будут, но по своим прихотям будут избирать себе учителей, которые льстили бы слуху; и от истины отвратят слух и обратятся к басням” (2 Тим. 4,3 – 4) .

 

 Пожалуй, это главная весть христианской апокалиптики: люди сами выберут себе новую веру и новых владык, сами откроют мир для “князя тьмы”. Апокалипсис не дает нам спрятаться в уютные формулы: “Все устроится”, “Мы не при чем”, “Это враги виноваты”. Здесь уместно напомнить строчки Бродского:

Почему все так вышло? И будет ложью

На характер валить иль на волю Божью.

Разве должно было быть иначе?

Мы платили за всех, и не нужно сдачи...

 

 Но что же делает неизбежным это печальное обстоятельство: свой последний, итоговый выбор человечество сделает в пользу антихриста, но не в пользу Христа?

 

 Одна из причин этого — своего рода “асимметрия вооружений” добра и зла. Добро не может избирать некоторые средства земной политики, не переставая быть добром. Напротив, для зла нет ограничений. Оно может проводить даже благотворительные акции, не изменяя своей собственной природе (если филантропические действия будут устроены так, что, помогая людям в одном отношении, они будут укреплять их союз со злом в иных проявлениях их жизни, — например, через разжигание тщеславия жертвователей).

 

 Добро не может насильственно вторгаться в сознание людей. Но у зла нет ограничений на гипнократию . Христиане не ставят задачу выведения новой расы людей через использование генной инженерии. Неоязычество, наоборот, вполне готово к проведению генно-селекционной работы с человечеством.

Кроме того, очевидно, что слишком глубоко в человеке сидит “бегание креста”, желание жить мимо труда, в том числе мимо труда по исполнению заповедей. С той или иной степенью настойчивости и громкости мы все бубним в лицо Христу те слова, что сказал Ему “Великий инквизитор” у Достоевского: “Уйди, Ты нам мешаешь!” И однажды этот занудно бубнящий мятеж увенчается полным успехом. Согласно повседневно-бытовым желаниям наших сердец — “се, оставляется дом наш пуст.”(см.: Мф.23,38).

 

 Люди создадут-таки такой образ жизни, такое общество, в котором нельзя будет найти Христа . И это будет конец истории.

Сроков мы не знаем. Вполне возможно, что нынешний неоязыческий бум угаснет так же, как погасли древние гностики и ариане, богомилы и хлысты... Весьма может быть, что пророки “эры Водолея” окажутся очередными лжепророками. Дело ведь не в этом, а в том, что чем дальше, тем больше “чаяния прогрессивного человечества” смыкаются с тем, против чего гремит Апокалипсис.

 

 Я не строю политических прогнозов. Просто –  так говорит Библия. И так говорит Гете: “Я предвижу время, когда люди перестанут радовать Бога” ... и тогда настанет конец.

Одна из основных интуиций Библии — восприятие истории как священного пространства, где встречаются и ведут диалог Бог и человек. Если же история не может исполнить этого своего назначения — она кончается. “Так бежит время и с собою гонит всех к последнему дню явления Господа нашего Иисуса Христа” .

Когда-то мне не давал покоя вопрос: почему история кончается? Почему — при всех наших грехах — Творец не даст шанса еще одному, незапятнанному, поколению? Потом я увидел: история нужна, пока у человека есть свобода. Когда свобода последнего выбора отнимается — створки истории схлопываются. Движение невозможно.

 

 Так равнинная река сама на излучине может намыть плотину: сначала в этой излучине затонет несколько бревен, к ним будет прибивать ил и песок... Появится отмель, затем — коса. А затем возможно и появление плотины. И нужно будет промывать другое русло.

 

 Так и река истории. Поколение за поколением оставляет все больше грязи в ее русле. И небо становится все дальше. Все труднее расслышать вопрос: “Господи, что мне делать, чтобы наследовать Жизнь Вечную?” ( см.: Мр.10, 17). И еще сложнее услышанный ответ исполнить... Конец истории: ничего уже не сбывается... Не исполняется. И ничто не входит в Вечность.

 

 Вот одна из самых странных мыслей христианства: от наших грехов могут погаснуть звезды. Наши скабрезности свернут дорожку Млечного Пути. Апокалипсис – это радикальный антропоцентризм. Мир кончится не из-за исчерпанности в нем физической энергии. Человек прикончит мир, а не энтропия.

 

 Не согласны? Но обратите внимание: оказывается, что Церковь не унижает человека, а невероятно превозносит его. Для физической эсхатологии история человека есть лишь страничка в истории Космоса: Космос был и будет без человека. Для теологии история Космоса лишь эпизод в истории человека: человек будет, когда Вселенной уже не станет. Человек переживет Космос. Согласие или несогласие с этим утверждением означает постановку вопроса о том, нравственные законы или физические лежат в основании Вселенной. Христианство убеждено, что этика имеет космическое значение.

 

 Лишь если считать, что значение человечества во Вселенной тождественно значению массы тех веществ, которые человечество потребляет, – лишь тогда кажется безумным связывать судьбы метагалактик с поведением разумной плесени, тонкой пленкой покрывшей третью планету звездной системы, летающей по самой окраине Млечного Пути.

Но есть и иной взгляд. Согласно ему – “мы не можем не подивиться тому, что современному человечеству в общем и целом живется все еще так хорошо и слишком хорошо по сравнению с теми бедами, которые могут возникнуть из этого кризиса” .

 

 Христианское убеждение в том, что у мира будет конец, есть следствие иерархического сознания. Мир не есть Бог. Но эта формула не статична. Это не просто констатация. Если мир не есть Бог, – значит, он чужд Вечности, а следовательно он историчен. Его не было, и он может снова не быть. Так размышляет любая религиозная философия, дошедшая до представления о Боге как Абсолюте и попробовавшая уже оттуда, с вершин опознанного ею высшего и единственно подлинного Бытия, взглянуть на наш мирок. В сиянии Божества меркнет значимость мира…

 

 Но в христианстве открывается нечто иное. Хотите посмотреть на мир глазами Бога? Что ж, – “так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного…” (Ин. 3, 16)Значит, – мир реален в глазах Бога. Мир дорог для Бога до такой степени, что Он Сам жертвует Собой ради спасения мира от распада. И в то же время мир настолько далек от Бога, что для заполнения пропасти между Богом и миром нужна Жертва. Языческие религии рассказывают о том, какие жертвы человек должен приносить богам . Евангелие рассказывает о том, какую Жертву Бог принес людям.

 

 Мир дорог Богу. Но Бог – вечен, а мир – нет. Именно поэтому в христианстве формула “мир не есть Бог” не статична. Это различие должно быть превзойдено. Мир должен быть обожен. Мир не должен остаться только миром, только тварью. Из того обстоятельства, что мир не является Богом, следует, что мир должен двигаться, он призван к движению, к изменению своего онтологического статуса.

 

 Итак, у истории есть замысел, есть Смысл. Но если мир делает себя закрытым для Замысла, – то история кончается. Прекращается движение к смыслу, за свои пределы (трансцендирование). Мир прекращает перерастать самого себя. Если мир не стремится за свои пределы – он гниет и исчезает. Так акула, остановившись, тонет.

Еще один парадокс христианства: мир кончится потому, что он должен быть преображен в Божией Любви, – и мир кончится потому, что “по причине умножения беззакония... охладеет любовь” (Мф. 24,12). Мир призван Любовью к вечности, но если он не откликается на этот призыв – он распадается.

 

Христианство в цивилизации досуга

 До некоторой степени утешительно было бы считать, что антихрист некоей неотразимой магической силой насильно навяжет себя людям . Но в том-то и особенность последней исторической трагедии, что “народы со всею охотою сделаются его союзниками”  . А для того, чтобы человечество само сделало такой выбор, — в его повседневной жизни должно быть что-то, что подталкивало бы его к подобному волеизъявлению. Антихрист может быть избран и признан только в том случае, если его система ценностей еще до его явления стала господствующей. На смену Евангелию, официально все еще чтимому, приходит иной идеал — и вместе с ним на место человека заступает Масса, умерщвленная своим идеалом. “Так к полному удовольствию нашей современной печати совершится последний фазис христианства и заключатся судьбы всемирной истории. Настанет “хилиазм”, “1000 лет” блаженства, когда будут писаться только либеральные статьи, произноситься только либеральные речи, и гидра “национализма” будет раздавлена... Скучновато. Ах, канальственно скучновато везде...”

 

 В том царстве антихриста, которое описывает Апокалипсис, у человека будет свобода: выбирать того или иного кандидата, купить эту марку холодильника или иную. Но вертикали не будет. По верной мысли Г. Померанца, “само обращение к Богу создает вертикаль, создает новую степень свободы – вверх. Без иерархии высоты свобода неполна – есть только топтанье вправо-влево, вперед-назад” . Мир, в котором нет вертикали, нет иерархии ценностей, – это мир пошлости. Все занижено. Все плоско. Все одинаково. Обо всем можно судить и рядить одномерно.

 

 Мы и наши моды – мерило всего. И человек забывает, что он призван к служению. Он забывает, что жить можно только ради того, за что не страшно умереть. Забыв это, он, между прочим, для начала утрачивает и другое знание – знание о том, что “есть истины, за которые нельзя жить и умирать; есть вторичные истины, за которые нельзя, – за которые мы не имеем права жить и умирать” . Потеряв небо над своей головой, человек теряет ориентацию и, неподсудный никому, сам присваивает себе право судить всё и вся…

 

 27 октября 1998 на моей пресс-конференции в г. Иванове речь зашла о причинах, по которым Церковь выступила против показа фильма “Последнее искушение Христа” по НТВ . И вдруг директор областной телерадиокомпании в Иванове выступил в защиту своего коллеги и соплеменника Гусинского (хозяина НТВ и председателя Российского еврейского конгресса), бросив между делом: “Каждый из нас судит Христа по-своему”. И даже после моего возмущения не поправился, что, мол, “судит о Христе”. Так действительно точнее: “наши плюралисты” присвоили себе право судить Христа…

 

 Как оторваться от этого плоскостного мышления? “Только путем приобщения к бoльшему человек делается свободным от мeньшего, от самого себя, каким он есть сейчас” . Опять же по верному слову Г. Померанца : “Слой сознания, на который действуют инстинкт, идеология, реклама и т. п., –  почва нашего неосознанного рабства. Свобода коренится на самой большой глубине, там, где не остается никакого выбора и не мы свободны, а Бог свободно расправляется в нас. Свобода в аду – возможность выбрать другое, выбраться из ада. Но в раю всякое другое – это потеря рая, и свобода любящего есть отказ от выбора. Свобода найти переходит в свободу сохранения найденного; или она разрушает найденное во имя права на вечный поиск (соблазн Ставрогина). Достоевский довел историю Дон-Жуана до конца, который только смутно осознан в легенде: Ставрогин проваливается в ад исчерпанных желаний” .

 

 Здесь говорится о высшей свободе: свободе в Боге. Но ведь даже и малая свобода может быть минимизирована – свобода выбирать между Богом и тлением. Человек может быть воспитан так, что он и не узнает о том, что в него заложена такая свобода, что у него есть право на такой выбор. Память о Христе будет погребена тем успешнее, чем привычнее будет это имя. “А что тут думать-то – и так все известно: был такой моралист в древности. Он начал борьбу за права человека. Ну а сейчас у нас совсем свобода!” И вот уже большинство школьников, опрошенных в германских супермаркетах во время рождественских распродаж, оказывается, даже и не знают о том, день Рождения Кого именно они празднуют столь весело и вкусно.

 

 Бог – подлинный Бог – будет забыт. Его лик будет слишком тусклым на фоне рекламных щитов и эстрадно-политических “имиджей”. Пригрядшее общество не сможет дать ответ на главный вопрос: «Что значит быть христианином?»

 

 Уже сегодня ответ почти неслышен. На Западе “быть христианином” понимается как “быть порядочным гражданином, исправно платить налоги и в меру заниматься филантропией”. На заре ХХ века Бальмонт сказал о Западе (Париже): «Здесь вежливо холодны к Бесу и к Богу, и путь по земным направляют звездам» («Здесь и Там»). В середине ХХ века крупнейший протестантский богослов столетия Пауль Тиллих, отвечая на вопрос, молится ли он, возразил: “Нет, но я медитирую” . Ну, а конец века у нас у всех еще на памяти…

 

 В православных странах ответ еще хуже: “Быть православным — значит быть русским (болгарином, сербом, румыном, греком)”... По верному наблюдению Георгия Федотова, “слишком много приходит в Церковь эстетов и инвалидов, жаждущих Византии, а не Христа” .

 

 Часто политические интересы и национальные чувства ставятся выше религиозного долга и духовной трезвости. Например, газета,в восприятии  которой даже я являюсь экуменистом, сама публикует архиэкуменические тексты, вроде обращения к монаршим домам мира: “Все мы искренне радуемся за Ваших подданных, которых Господь не лишил заботливого монаршего попечения, и желаем им процветания и духовного возрастания под надежным государевым скипетром” . А ведь православных государей в мире ныне нет. И если не является экуменизмом убеждение в том, что возможно духовное возрастание неправославных подданных под властью еретических монархов, – то что же такое экуменизм?..

 

 Нередко сегодня мы видим людей, которые выдают фразы типа: “Я атеист, но при этом я русский, а значит православный”. Или наоборот: “Я православный, но, правда, я атеист”. Конечно, такая редукция христианства к этнографии не соответствует Евангелию, но она будет очень близка замыслам антихриста. Вспомним, чем искушает антихрист христиан на “Восьмом Вселенском Соборе” в “Трех разговорах” Владимира Соловьева...

 

 По догадке Владимира Соловьева мечта антихриста — запереть Православие в ритуально-этнографический заповедник. В “Повести об антихристе”, которая венчает последнюю книгу В. С. Соловьева “Три разговора”, антихрист, провозгласивший себя президентом земного шара, надеясь купить благорасположение к нему православных, обращается к ним с такими словами:

 

 “Любезные братья! Знаю я, что между вами есть и такие, для которых всего дороже (курсив мой. – А.К.)в христианстве его священное предание, старые символы, старые песни и молитвы, иконы и чин богослужения. И в самом деле, что может быть дороже (курсив мой. – А.К.)этого для религиозной души? Знайте же, возлюбленные, что сегодня подписан мною устав и назначены богатые средства Всемирному музею христианской археологии... с целью собирания... и хранения... памятников церковной древности... Братья православные! Кому по сердцу эта моя воля, кто по сердечному чувству может назвать меня своим истинным вождем и владыкою, пусть взойдет сюда!”...

 

 Помнится, толпа иудеев именно это и сделала, требуя осуждения Царя Иудейского и клянясь Пилату, что нет у нее иного владыки, кроме кесаря... Так вот, у  В.Соловьева в этот момент, когда “большая часть иерархов, половина бывших староверов и более половины православных священников, монахов и мирян с радостными кликами взошли на трибуну”, встает старец Иоанн и свидетельствует, что “всего дороже в христианстве сам Христос”.

 

 По крайней мере по отношению к Православию политика соловьевского антихриста уже реализуется: Православие успешно вгоняется в этнографически-ритуальный заповедник. Можно говорить и писать об обрядах и традициях — нельзя (в прессе или в школе) говорить о вере.

 

 И сами православные тоже поразительно прохладны в изучении своей веры. Вот два эпизода из жизни иеромонаха Серафима (Роуза). Когда по благословению владыки Иоанна (Максимовича) в Сан-Францисской епархии начали читать лекции по богословию, “Евгения поражало, насколько плохо слушатели знают Библию. “ Русские задают такие вопросы, словно никогда и не заглядывают в Писание”, – сказал он как-то Глебу Подмошенскому. – “А они и впрямь не заглядывают, – ответил тот, – не приучены. Богослужения они проводят сообразуясь с  традицией, что, бесспорно, очень хорошо, а вот Писание обходят стороной”». 

 

 А в итоге – “В Сан-Франциско недалеко от наших православных церквей стоит черный дом – храм сатаны. Недавно профессора социологии и студенты университета в г. Беркли провели исследование: кто же посещает этот храм? Оказалось,  в основном дети из русских православных семей. Исследователи пришли к заключению: такие дети, не приученные к собственной вере, не осознавшие ее, легче всего поддаются сатанизму, ибо Православие – религия, которая требует многого, и, если не выполнять этих требований, душа ощущает пустоту”.  Вот и в России самые популярные религиозные интернетовские странички – это  те, что принадлежат “Церкви сатаны”.

 

 Наша немощь в проповеди о Христе приводит порой к странным ситуациям. Однажды на некоем монархическом съезде, где с трибуны постоянно звучала триада “Православие–Самодержавие–Народность”, я заметил, как три весьма милые и интеллигентные женщины, сидевшие впереди меня, оживленно и “на троих” читают книжку под названием “Руническая магия”, причем явно воспринимая ее в качестве “учебного пособия”. Я попросил этих активисток “русского возрождения” хотя бы здесь не баловаться играми с сатаной. В ответ мне глубоко убежденно прошептали, что “надо же все знать! со всем познакомиться!”. Вот, правда, когда я их спросил — знают ли они “Отче наш” или библейские заповеди, ответом было молчание... Постепенно даже христиане забывают, что значит — “быть христианином”.

 

 И сегодня религиозное сознание нецерковных людей просто поражает своей противоречивостью. Заходит речь о Православии — и оно обвиняется в “обрядоверии” и “магизме”. Но вот тот же самый человек, только что обвинявший Православие во всех грехах, обращается к миру нехристианских, языческих и шаманских, практик, и тут он уже преисполнен решимости обрести эзотерический смысл в самых странных обрядах и признать весьма полезной любую языческую практику насыщения любого предмета любой “энергией”. И даже многим церковным людям еще невдомек, что протестантизация Православия ведет в тупик, потому что делает нас безоружными перед возрожденным язычеством. Будущее церковной мысли — в развитии “философии культа”. Хватит баловаться морализаторством и в обрядах видеть только символы, а в богослужении — проповедь. Пришел враг более страшный, чем рационализм. Пока мы доказывали, что наши обряды не магия, пришла действительно магия. И защищаться от нее надо не словом, а благодатью.

 

 Христиане, оставшиеся только с “социальной доктриной Церкви” в руках и с рассуждениями о “христианском понимании прав человека”, – христиане, стесняющиеся святой воды и буквального понимания слов Спасителя о преложении хлеба и вина в Его Плоть и Кровь, не смогут устоять перед наступлением оккультных сил. Именно — сил, стихий, а отнюдь не просто пропаганды.

 

 Нас подталкивают к “реформам”. И правда, – когда живой организм живет, он развивается. Но нет ощущения, что всегда эти призывы идут от людей, желающих добра Церкви, и нет ощущения, что все предлагаемые реформы пойдут на пользу.

 

 Нам говорят, что если Церковь начнет реформы, – то исчезнут основания для критики в ее адрес. Нам говорят, что, если Церковь начнет реформы, —  это станет признаком ее жизнеспособности. Но на деле-то все наоборот: чтобы стать сегодня сторонником реформ — достаточно просто впечатлительности, внушаемости, “современности”. Чтобы плыть по течению и пользоваться похвалами неверов, чтобы принимать комплименты по поводу своей “терпимости” и “открытости” от неоязычников — не надо мужества. 

 

 Но чтобы быть самими собой при любой погоде — нужно иметь больше твердости. Эту внутреннюю твердость и пытается распылить “дух времени”, настойчиво влагая в умы нехитрую мысль о том, что Церковь должна догонять наше время, что мерилом для христианства является постхристианский мир, а совсем не Евангелие. Но на языке сегодняшней прессы “мужественными” называют отступников, безопасно  диссидирующих под публичные аплодисменты, а “безвольными соглашателями” (“не решающимися разорвать догмы церковных традиций”) — тех, кто остается верен Православию .

 

 Христианство сводят к словам, а словами учат играть. В “игровой” цивилизации постмодернизма подмена понятий происходит так незаметно, в такой бытовой заурядности партийной полемики, что человек и не замечает вдруг — а на чьей стороне он оказался-то. И вот, например, церковный (или уже антицерковный — как тут разобрать?) журналист Яков Кротов пишет об инциденте, в ходе которого прихожане освобождали переданное им здание церкви от прежнего арендатора: “Община пошла на самозахват части помещений, учинив акт вандализма — разбив все туалеты в техникуме” . Унитазы, кстати, стояли в алтаре. Но “актом вандализма” оказалось не устройство туалета в алтаре, а то, что верующие прекратили его функционирование. Ясное дело: баран нарочно отрастил себе рога, чтоб на волков охотиться…

 

 А бывший доцент Петербургской духовной академии и игумен Вениамин (Новик) вдруг возлагает на себя новое монашеское послушание: “В перерыве игумен Вениамин (Новик) заявил корреспонденту “Метафразиса”: “У вас теперь работы прибавится, мы начинаем борьбу против главной тоталитарной секты в России – Русской Православной Церкви”” . Монах, смысл своей жизни видящий в борьбе против своей Церкви, – это достойный представитель той самой постмодернистской игровой цивилизации, которая делает возможной любые сюжеты – вплоть до “интронизации” антихриста…

 

Земная власть для владыки ада

 Важно понять, что царство антихриста не устанавливается внешне-чудесным образом. Оно не вторгается в наш мир из глубин преисподней. Оно постепенно зреет в человеческом обществе.

 

 Современное католичество слишком льстит нынешней цивилизации, полагая, что она может переродиться в «цивилизацию любви”, в Царство Божие на земле прежде Второго пришествия Христа и даже прежде воцарения антихриста. Профессор Женевского университета и один из ближайших сотрудников папы Иоанна-Павла II в области выработки социальной доктрины католичества Патрик де Лобье склонен именно к  такого рода пророчествам. Как гласит предисловие к его книге, “вопреки трагической перспективе протестантского теолога Карла Барта, Патрик де Лобье, следуя за Лактанцием, Бонавентурой и Николаем Кузанским, считает, что Царство Божие осуществится в рамках истории, на земле.

 

 Это будет цивилизация любви, предвозвещенная Павлом VI и постоянно упоминаемая Иоанном-Павлом II” . Лобье также считает, что его позиция не маргинальна в современном католичестве: “Папы от Пия XII до Иоанна-Павла II провозглашают возможность “новой жизни человечества в состоянии непрерывного прогресса, порядка и гармонии” (Пий XII. Новогоднее послание 1957 г.), “новой, столь долгожданной Пятидесятницы, которая обогатит Церковь новыми силами… Новый скачок вперед  в создании Царства Христова в мире” (Иоанн XXIII. Речь на закрытии Первой сессии II Ватиканского собора 1962 г.). Павел VI произнес 25 декабря 1975 года свою памятную речь о цивилизации любви: “Цивилизация любви восторжествует над горячкой беспощадных социальных битв и даст миру столь ожидаемое преображение человечества, окончательно христианского”” .

 

 Но если действительно произойдет “окончательно христианское” преображение человечества (не отдельных людей, а всего человечества), – то откуда же после этого возьмется антихрист и его владычество? Тогда царство антихриста это daemon ex machina. В таком случае его вторжение есть чистая магия, а не итог нашей истории. Его приход лишен логики, а власть Христа над историей – лишена и смысла, и милосердия. Ибо зачем же Христос предаст людей, живущих в “окончательно христианской цивилизации любви” на поругание сатанинской магии?...

 

 Так что же: весь мир примет Христа, причем уже не в рабском, а в Царском зраке, чтобы затем снова отречься от Него? Но тогда как же эта “цивилизация любви” вдруг сразу станет открыто сатанинской? Ведь одно дело – не узнать Христа, пришедшего в облике раба, а другое дело – бунтовать против Него после очевидной для всего мира новой Пятидесятницы…

 

 К мечтам о “цивилизации любви” можно применить недоуменные слова святителя Григория Богослова: “У них есть и это, не знаю, откуда взятое, какое-то новое иудейство – бредни о тысячелетии”...

 

(Увы, этот дух времени, вещающий о скором пришествии нового «спасителя» и наступления царства всеобщего благоденствия, силен и среди православных в России)

 

 Вспомним лучше предупреждение пророка Иеремии: «Не надейтесь на обманчивые слова: «Здесь храм Господень, храм Господень, храм Господень»… Вот, вы надеетесь на обманчивые слова, которые не принесут вам пользы» (Иер. 7,4 и 8).

 

 Вообще для современной народной эсхатологии характерна принципиальная неясность: новые апокрифы попеременно несут надежду и ужас. То они утешают: мол, возродится Россия. Будет у нас православный Царь… То пугают: все, последняя война началась, печать антихриста уже в действии…

 

 Когда я только вошел в Церковь (в начале 80-х годов), в среде верующих и в семинарии много рассказывали о «предсказаниях старцев». Тогда говорилось, что Господь попустил тяжкое испытание для России и под властью безбожников поругана Церковь, – согласно предсказаниям старцев XIX века, – но затем Господь на краткое время, перед приходом антихриста, даст нам свободу проповеди. Сегодня те же самые пророчества пересказываются и переписываются разительно иначе. Теперь говорится, что конца света в одной, отдельно взятой стране не будет. Напротив, повсюду будет властвовать антихрист, а у нас – править православный государь, и перед последней (в этом случае не-весть откуда пришедшей) катастрофой воцарится у нас «цивилизация любви» (вариант: православная монархия)…

 

  Есть всегдашняя народная жажда чуда и чудесного вмешательства в нашу судьбу и историю. Есть потребность быть утешенным и обнадеженным. И когда народная жизнь потрясается – тогда еще острее эта потребность. И тогда фольклорные «предания»  живо откликаются на нее.

 

 В Византии, переживавшей долгие столетия заката, распространялось немало сказаний о пророчествах неких юродивых и старцев. В них речь шла о том, что мусульмане будут притеснять православных до времени, пока Господь не воздвигнет великого царя, который вернет все отнятые у христиан земли, и восстановленная православная ромейская империя будет непобедима и несокрушима. Например, в греческом, изначальном, варианте “Жития Андрея Христа ради Юродивого” читали: «Блаженный ответил: знай о нашем городе: вплоть до кончины ни один народ не пленит и не возьмет его ни в коем случае,  ибо отдан он под покровительство Богородицы и никто не похитит его из ее рук…

 

 Но этого, как мы знаем, не произошло, и Византия погибла окончательно. В нашем веке мы переживаем похожее падение Третьего Рима и испытываем похожие надежды.

 

 Эти надежды и их происхождение довольно понятны. Их можно объяснить чисто психическими, человеческими причинами. Распространение такого рода надежд и страхов вполне однозначно подчиняется законам социальной психологии, а потому надо уметь различать эти человеческие надежды от Замыслов Божиих, открываемых избранникам Господним свыше...

  

ПОСЛЕСЛОВИЕ

 Церковь всегда живет в «последние времена». «Так и ныне и Иов тот же, и Бог тот же, и диавол тот же».  Вот только не надо из этого богословского факта делать вывод, будто поиск антихриста среди современников есть всегдашнее, нормативное занятие церковного человека.

 

 К «последним» событиям христианин должен быть готов по строю своей души. Он должен быть трезв в оценке своей собственной готовности перейти порог времени и вечности (в конце концов личный «апокалипсис»  у каждого из нас будет прежде «апокалипсиса» общего).

 

 Но страшно разрушительно обратить свой критический взор наружу и начать в других людях выискивать «печати антихриста». Опасно клич о «последних временах» делать лозунгом своей социальной и церковной жизни. Духовно и душевно опасно счесть, будто «последние времена» требуют от меня немедленного разрыва общения с теми, кто не разделяет моей последней тревоги.

 

 Себя и свою жизнь можно и нужно сопоставлять с апокалиптическими обличениями. Но надо ли под их громы и молнии подставлять жизнь других людей?

 

 К себе полезно относить грозные слова Откровения о “теплохладных”. Но полезно ли читать эти слова как характеристику, относимую к кому-то другому, а не лично ко мне? И уж точно неполезно видеть в них характеристику епископата… Но хрупкость церковного единства, готовность множества людей (в т.ч. и монахов) с азартом искать поводы к разделению, обличению и противопоставлению и в самом деле есть тревожный признак. Это (а не «ИНН») и есть реальный шаг на пути к концу. «Если же друг друга угрызаете и съедаете, берегитесь, чтобы вы не были истреблены друг другом» (Гал. 5,15).

[вверх]